Огонь, что не гаснет
Огонь, что не гаснет 🔥
Повесть
— Мама, я приеду… Можно? — Лизин голос дрожал, будто сухой лист на порывистом ветру.
— Конечно, доченька, — Вера Павловна крепко сжала трубку. — Наш дом — всегда твой.
— Нет, мам… Ты не поняла. Я возвращаюсь. Окончательно.
Рука с телефоном опустилась, и Вера медленно осела на продавленный диван. В груди забилось нечто тяжёлое и предчувствие тревоги вспыхнуло во всей своей силе. Сны последних ночей, тревожные и бессвязные, словно обрели смысл.
— Вер, что случилось? — из кухни выглянул муж, Иван Сергеевич. Очки съехали на кончик носа, а в глазах — тревога. Седина и морщины не стерли его мягкого взгляда.
— Звонила Лиза… Возвращается, — тихо выговорила она.
— Вот это новость! — оживился Иван. — Давненько пора. Может, с сараем разберёмся, я с Колькой договорился. А где её… как его… Максим?
— Не знаю, Ваня, — покачала головой Вера. — Похоже, она одна.
— Одна? — нахмурился он. — Может, задержался, а может… я путаю чего?
Но Вера чувствовала — не путает. Лиза действительно уезжала оттуда навсегда.
— Хватит! — вещи летели в чемодан, как попало. — Какой же он мерзавец… А я? Слепая дура, да и только!
Слёзы резали глаза, но Лиза не позволила себе плакать. Достаточно. Она села прямо на пол, обняв колени, и начала раскачиваться, пытаясь унять ярость и боль внутри.
Её история началась много лет назад, когда ей едва исполнилось восемнадцать. Тогда мама привезла её в чужой, шумный город — поступать в университет. Лиза чувствовала себя потерянной: новая обстановка, непривычный ритм, всё казалось чужим. И тогда появился он — Максим. Высокий, самоуверенный, с обаятельной улыбкой, от которой замирало сердце. Старшекурсник, который помогал новичкам, но для Лизы стал чем-то большим.
— Не переживай, всё решим, — сказал он, подмигнув, когда у неё не оказалось нужной справки. Забрав документы, он исчез в приёмной. Через несколько минут её вызвали.
— Это, часом, не протеже Ковалёва? — зашептались в очереди.
— Похоже, — ответили. — Наверное, родственница.
Лиза вспыхнула, но не знала, что сказать. Максим появился снова, уверенный и весёлый:
— Готово. Всё уладил.
Так она и поступила. Максим галантно попрощался с её матерью, оставив свой номер телефона. Лиза почувствовала, что увлечена им без остатка.
Позже, уже на вокзале, Лиза, задумчиво глядя на чемоданы, спросила:
— Мам, а кто такой Ковалёв?
— Не знаю, милая, — устало ответила та.
Соседка по скамейке, женщина с заплаканной дочкой, вмешалась:
— Ковалёв — ректор. Говорят, его сын в приёмке всем заправляет. По блату суёт, кого хочет. Развлекается.
Мать и дочь переглянулись. Они вернулись в университет и обошли десятки кабинетов, где их то прогоняли, то игнорировали. Но имя Лизы всё же оказалось в списке зачисленных. Облегчение сменилось надеждой. Лето было впереди, но мысли её вертелись только вокруг одного имени — Максим.
Лиза изменилась. Сделала короткую стрижку, купила наряд, который подчёркивал её стройность. Она мечтала, что он заметит её. Старшекурсники, как говорили, появлялись позже.
И вот, их пути снова пересеклись.
— Ну здравствуй! — сказал Максим, рассматривая её. — Глаза узнаю. Не забыл. А волосы зачем обрезала? Хочешь взрослой казаться? Эх, Лизка… Ты как всегда — милая. Всё хорошо?
Его слова задели, но всё внутри Лизы вновь задрожало — от радости, волнения, ожидания.
Лиза улыбнулась слабо. Она ждала этой встречи всё лето, а теперь не знала, что сказать. Сердце колотилось, а руки чуть дрожали.
— Да, всё нормально… Просто решила, что пора меняться, — ответила она, стараясь звучать непринуждённо.
— Ну-ну, взрослая стала, — усмехнулся Максим. — У тебя всё получится. Увидимся.
И снова — исчез. Лиза смотрела ему вслед, будто ребёнок, которому дали конфету, а потом тут же отобрали. В тот момент она не знала, что именно это исчезновение станет лейтмотивом всех последующих лет.
Учёба началась. Максим появлялся редко, всегда окружённый шумной компанией, то с девчонками, то с друзьями. Иногда кивал Лизе издалека, но не более. Она пыталась не придавать значения. Погрузилась в книги, кружки, лекции. Но всё время где-то внутри тлела надежда: может, он вспомнит, подойдёт, заговорит. Иногда они всё-таки сталкивались в коридоре, и тогда он бросал ей пару слов, улыбался своей той самой, обворожительной улыбкой, и Лиза снова таяла.
Год прошёл. Лиза уже не была той наивной девочкой, но чувства к Максиму не угасали. И вот однажды, после пары, он подошёл сам.
— Слушай, у нас тут вечеринка будет. Придёшь?
Она не верила своим ушам.
— Конечно, — ответила слишком быстро, потом смутилась, опустила глаза.
На той вечеринке было шумно, пахло алкоголем и парфюмом, музыка гремела, но Лиза была как в тумане. Максим обнял её за плечи, налил вина, танцевал с ней. Он шептал ей что-то на ухо, касался пальцами её щеки, и всё внутри неё пело. Потом было темно, голова кружилась от вина и эмоций, а наутро… наутро он ушёл, даже не попрощавшись.
Она ждала звонка. Ждала недели. Набралась смелости и написала сама. Он ответил сухо, односложно. А через пару дней Лиза увидела его в кафе — с другой.
В ту ночь она не спала. Боль была жгучей, настоящей. Она пыталась себя уговорить, что это всё — игра, что это ошибка. Но всё повторялось: он появлялся, исчезал, звал, когда было скучно, и забывал, когда ей было плохо.
Так прошло несколько лет. В какой-то момент она смирилась. Они начали встречаться «официально». Максим называл её «своей», брал с собой в поездки, иногда даже говорил о будущем. Но у Лизы всё чаще появлялось ощущение, что она — лишь тень в его жизни.
Однажды, вернувшись домой раньше, чем ожидалось, она застала его не одного. Женские туфли у двери, смех из комнаты. Она застыла, как вкопанная.
— Ты чего так рано? — удивился Максим, когда заметил её в дверях.
— Кто это? — спросила она, еле сдерживая дрожь.
Он пожал плечами, как будто речь шла не о предательстве, а о чём-то незначительном:
— Однокурсница. Помогаю с курсовой.
В ту ночь Лиза ушла. Навсегда.
Теперь чемодан был почти собран. Её вещи — не просто ткань и пластик, а годы. Надежды, разочарования, бессонные ночи, слёзы в подушку, смех, попытки всё исправить. Всё это — теперь только груз.
Она позвонила матери. Та сразу поняла. Никогда не спрашивала лишнего. Просто сказала: «Возвращайся. Мы с отцом рядом».
Поезд приближался к родному городу. За окном проносились поля, деревни, и Лиза ощущала, как с каждым километром сердце становится легче. Её встречали: папа в куртке с мехом и мама с термосом в руках. Улыбались, но в глазах стояли слёзы.
— Дочка… — только и сказал Иван Сергеевич, обняв её крепко. — Всё будет хорошо.
— Конечно, — добавила Вера Павловна, поглаживая её по спине. — Главное, что ты дома.
Первый вечер был тихим. Чай с малиной, плед, тепло. А за окном — зима. Всё вокруг будто говорило: «Ты выстояла. Всё позади».
Лиза сидела у окна и впервые за долгое время чувствовала себя в безопасности. Сердце болело, но уже иначе. Как ноет старая рана, которая вот-вот заживёт. Она знала — это не конец. Это — начало.
🫵Parfait. Voici la suite : un chapitre de reconstruction, de renaissance intérieure pour Лиза, avec des touches de douceur, de réflexion et d’espoir — mais aussi de réalité.
Глава новая: Сначала себя
Прошла неделя. Лиза словно заново училась дышать. Родной дом, запах печёных пирожков, чай на кухне, разговоры с отцом о погоде и новостях — всё это возвращало её к себе самой. Она спала по ночам. Просто спала — без страха, без слёз. Это было целое открытие.
Иногда она просыпалась и, лежа в тишине, думала: А кто я теперь, если не “Максима девушка”?
Словно из себя прежней вырезали часть, и теперь надо было заполнить пустоту. Не привычкой, не воспоминаниями, не мстительными мыслями. А чем-то новым. Чем-то настоящим.
Однажды вечером, когда мама вязала в кресле, а папа ковырялся в сарае, Лиза подошла к книжному шкафу. Пальцы скользили по корешкам. Старые томики Довлатова, пожелтевшие стихи Цветаевой, папины энциклопедии по строительству. И вдруг — тонкий альбом, с её детскими рисунками и вырезками.
— Ты же рисовала когда-то, — вдруг сказала мама, будто читая её мысли. — Помнишь, как ты мне в школу открытки делала?
Лиза села на пол, открыла альбом. Там — пятилетняя она рисует маму с корзиной яблок, себя с косичками и даже кота Василия. Всё наивно, криво, но живо. Душа отозвалась чем-то тёплым, настоящим.
На следующий день она пошла в канцтовары. Купила скетчбук, мягкие карандаши и акварель. Вечером рисовала кухню — скатерть в клеточку, чашку с вареньем, руки мамы над тестом. Получилось неумело, но сердце билось ровно и радостно.
Через пару дней позвонила Наташа, её школьная подруга.
— Лиз, ты что, вернулась? Я тебя видела в аптеке, но не была уверена. Давай кофе?
Они встретились в маленьком кафе, где раньше заказывали какао и грелись после школы. Наташа была мамой двоих детей, с усталыми глазами, но всё такой же болтушкой.
— А этот твой, Максим… — начала она, но Лиза перебила мягко:
— Не хочу о нём. Всё в прошлом.
Наташа посмотрела внимательно и кивнула.
— Молодец. А ты знаешь, у нас в доме культуры ищут волонтёров. Кружки по рисованию, чтение с детьми. Хочешь попробовать?
Лиза засмеялась. Она? Волонтёр? Вчера ещё сидела, сжимая подушку от боли, а сегодня — думать о других? Но мысль зацепилась.
— Попробую.
Так началась её новая жизнь. С маленьких шагов. Она приходила в дом культуры — старое здание с облупившейся краской, но добрыми лицами. Вела уроки для детей. Сначала боялась, потом — ждала встреч с ними. Они смеялись, пачкались красками, придумывали целые миры.
— А ты раньше была художницей? — спросила как-то девочка по имени Аля.
— Я только учусь быть собой, — ответила Лиза с улыбкой.
Максим больше не звонил. И хорошо. Каждый день, проведённый без него, словно отмывал её душу. Боль уходила. Не сразу. Не без следа. Но уходила.
Она начала делать прически маме, гулять с отцом, печь пироги по бабушкиным рецептам. В доме становилось теплее. Да и в сердце тоже.
Однажды, когда она вела занятие, в зал заглянул молодой мужчина в сером свитере.
— Извините, вы Лиза? Мне сказали, вы здесь ведёте кружок. Я — Артём. Моя племянница хотела бы к вам записаться.
Он говорил уверенно, но не навязчиво. Улыбался по-настоящему.
— Да, конечно. Добро пожаловать.
Они разговорились. Артём оказался местным архитектором, недавно вернулся в город после стажировки в Варшаве. Лиза слушала, как он рассказывает о проектах, путешествиях, о том, как важно делать мир красивым и удобным.
— А ты? — спросил он вдруг. — Ты ведь не просто так с детьми занимаешься? У тебя, кажется, есть что-то внутри, что горит.
Она удивилась вопросу. Потом ответила:
— Когда-то я это почти потеряла. Но теперь пытаюсь сохранить. Потому что если внутри горит свет — его можно отдать другим. И самому не погаснуть.
Артём посмотрел на неё долго. Потом сказал:
— Знаешь… я бы хотел увидеть, что ты рисуешь.
Лиза смутилась. А потом, впервые за долгое время, согласилась без страха.
— Приходи в пятницу. Покажу.
Иногда, чтобы снова полюбить, нужно сначала найти себя. А иногда — вернуться туда, где тебя по-настоящему ждали.
🫵🫵🫵Parfait. Voici la suite développée de l’histoire : Лиза и Артём, не comme un coup de foudre banal, mais comme une construction lente, lumineuse, fondée sur la confiance, la simplicité, et l’acceptation de ce que chacun porte en soi.
Глава: Сердце знает путь
Пятница. День, когда Лиза пообещала показать Артёму свои рисунки.
Она перебирала листы скетчбука — там были и детские лица, и кухонные натюрморты, и зарисовки с занятий. Рисунки были живые, тёплые, но в каждом из них сквозила лёгкая грусть, словно эхо пережитого.
Может, не стоит?.. — мелькнула мысль. Но тут же она её отогнала. Это её путь. Её голос. Если Артём не поймёт — значит, так и должно быть.
Он пришёл вовремя. С книгой в руках и термосом кофе.
— Я подумал, что просмотр картин лучше проходит с напитком, — сказал он с улыбкой.
— Проходи, — ответила Лиза, впуская его в дом.
Они сели в гостиной. Лиза расстелила скетчбуки и листы прямо на ковре.
Артём смотрел внимательно. Не спешил. Не делал вид, будто разбирается. Он просто вглядывался, словно старался услышать то, что изображено.
— У тебя удивительное чувство света, — наконец сказал он. — Тепло исходит не только от рисунков, но и от тебя. Видно, что ты не просто рисуешь, ты как будто разговариваешь с миром.
Лиза опустила взгляд. Её редко так слушали. Без фальши, без обесценивания, без желания исправить.
— Спасибо. Это для меня важно.
Они говорили ещё долго — о городах, которые вдохновляют, о детях, которые открывают сердца, о тишине, в которой рождаются настоящие мысли.
Когда Артём ушёл, Лиза ещё долго стояла у окна. В её душе было спокойствие — редкое, но глубокое. Она не знала, куда всё это приведёт. Но впервые не боялась быть собой.
Следующие недели они встречались часто. То в доме культуры — Артём привозил племянницу и заодно задерживался «просто поговорить». То в парке, куда Лиза выбиралась зарисовывать осенние деревья. Иногда он приходил помочь отцу починить сарай, а потом вместе с Лизой пили чай.
Никто не торопил. Не было громких признаний, цветов и песен под окнами. Зато были взгляды. В которых — внимание. Были паузы — не неловкие, а настоящие. Были разговоры о том, что важно.
Однажды Лиза заметила, что больше не ждёт сообщений от Максима. Не потому что решила забыть — а потому что больше не нуждалась в них. Это был другой уровень свободы: не побег от боли, а движение к себе.
Зимой они поехали вместе на рождественскую ярмарку в соседний город. Шарики, глинтвейн, дети на катке, запах корицы — всё казалось сказочным.
На одной из улочек Артём остановился у старого антикварного магазина. Там, в витрине, лежал акварельный набор в деревянной коробке, потёртый, но очень красивый.
— Посмотри, — сказал он. — Как будто он ждал тебя.
Он купил его, несмотря на уговоры Лизы не тратиться. Подарил, просто так. Без повода.
— Это не просто кисти и краски. Это напоминание: ты — художница. Не забывай об этом.
На Рождество Артём пришёл в дом с букетом гвоздик и банкой вишнёвого варенья. Вера Павловна расплылась в улыбке. Иван Сергеевич хмыкнул, но подал руку крепко.
— Ну, проходи, архитектор.
Они сели ужинать. Беседа текла легко. Лиза ловила себя на мысли: ей хорошо. Просто хорошо. Она дома. Она в мире, где её не ломают, не упрекают, не держат. Где её принимают.
Весной Артём впервые взял её за руку. Это было после занятия — они стояли у калитки, вечер был прохладным, звёзды уже проступали.
— Лиза… — начал он.
— Не надо слов, — мягко прервала она. — Я всё понимаю.
Они стояли молча, рука в руке. И этого было достаточно.
Однажды она открыла старую папку с вещами из города. Там, между билетами, студенческим и засушенной розой, лежало письмо. Максим писал:
«Ты была для меня светом. Прости, что я не удержал тебя. Я был глуп, слаб. Может, когда-нибудь ты вспомнишь меня не с болью, а с благодарностью».
Она прочла. Закрыла. И положила письмо в коробку. Я уже вспоминаю без боли, — подумала она. Ты был уроком. Но не судьбой.
А судьба, казалось, только начиналась.
Глава: Сердце знает путь
Пятница. День, когда Лиза пообещала показать Артёму свои рисунки.
Она перебирала листы скетчбука — там были и детские лица, и кухонные натюрморты, и зарисовки с занятий. Рисунки были живые, тёплые, но в каждом из них сквозила лёгкая грусть, словно эхо пережитого.
Может, не стоит?.. — мелькнула мысль. Но тут же она её отогнала. Это её путь. Её голос. Если Артём не поймёт — значит, так и должно быть.
Он пришёл вовремя. С книгой в руках и термосом кофе.
— Я подумал, что просмотр картин лучше проходит с напитком, — сказал он с улыбкой.
— Проходи, — ответила Лиза, впуская его в дом.
Они сели в гостиной. Лиза расстелила скетчбуки и листы прямо на ковре.
Артём смотрел внимательно. Не спешил. Не делал вид, будто разбирается. Он просто вглядывался, словно старался услышать то, что изображено.
— У тебя удивительное чувство света, — наконец сказал он. — Тепло исходит не только от рисунков, но и от тебя. Видно, что ты не просто рисуешь, ты как будто разговариваешь с миром.
Лиза опустила взгляд. Её редко так слушали. Без фальши, без обесценивания, без желания исправить.
— Спасибо. Это для меня важно.
Они говорили ещё долго — о городах, которые вдохновляют, о детях, которые открывают сердца, о тишине, в которой рождаются настоящие мысли.
Когда Артём ушёл, Лиза ещё долго стояла у окна. В её душе было спокойствие — редкое, но глубокое. Она не знала, куда всё это приведёт. Но впервые не боялась быть собой.
Следующие недели они встречались часто. То в доме культуры — Артём привозил племянницу и заодно задерживался «просто поговорить». То в парке, куда Лиза выбиралась зарисовывать осенние деревья. Иногда он приходил помочь отцу починить сарай, а потом вместе с Лизой пили чай.
Никто не торопил. Не было громких признаний, цветов и песен под окнами. Зато были взгляды. В которых — внимание. Были паузы — не неловкие, а настоящие. Были разговоры о том, что важно.
Однажды Лиза заметила, что больше не ждёт сообщений от Максима. Не потому что решила забыть — а потому что больше не нуждалась в них. Это был другой уровень свободы: не побег от боли, а движение к себе.
Зимой они поехали вместе на рождественскую ярмарку в соседний город. Шарики, глинтвейн, дети на катке, запах корицы — всё казалось сказочным.
На одной из улочек Артём остановился у старого антикварного магазина. Там, в витрине, лежал акварельный набор в деревянной коробке, потёртый, но очень красивый.
— Посмотри, — сказал он. — Как будто он ждал тебя.
Он купил его, несмотря на уговоры Лизы не тратиться. Подарил, просто так. Без повода.
— Это не просто кисти и краски. Это напоминание: ты — художница. Не забывай об этом.
На Рождество Артём пришёл в дом с букетом гвоздик и банкой вишнёвого варенья. Вера Павловна расплылась в улыбке. Иван Сергеевич хмыкнул, но подал руку крепко.
— Ну, проходи, архитектор.
Они сели ужинать. Беседа текла легко. Лиза ловила себя на мысли: ей хорошо. Просто хорошо. Она дома. Она в мире, где её не ломают, не упрекают, не держат. Где её принимают.
Весной Артём впервые взял её за руку. Это было после занятия — они стояли у калитки, вечер был прохладным, звёзды уже проступали.
— Лиза… — начал он.
— Не надо слов, — мягко прервала она. — Я всё понимаю.
Они стояли молча, рука в руке. И этого было достаточно.
Однажды она открыла старую папку с вещами из города. Там, между билетами, студенческим и засушенной розой, лежало письмо. Максим писал:
«Ты была для меня светом. Прости, что я не удержал тебя. Я был глуп, слаб. Может, когда-нибудь ты вспомнишь меня не с болью, а с благодарностью».
Она прочла. Закрыла. И положила письмо в коробку. Я уже вспоминаю без боли, — подумала она. Ты был уроком. Но не судьбой.
А судьба, казалось, только начиналась.