Соседка умоляла меня присмотреть за её ребёнком, но с ним что-то не так.

Соседка умоляла меня присмотреть за её ребёнком, но с ним что-то не так.

Лариса сидела у окна. Три месяца, проведённые в новой квартире, постепенно притупили болезненные воспоминания о разводе.

Внезапный звонок в дверь заставил её вздрогнуть. На пороге стояла её соседка с верхнего этажа — Наталья, брюнетка, с которой Лариса иногда сталкивалась в лифте. Обычно она была безупречно одета, но сейчас выглядела слегка растрёпанной.

— Лариса, прости, что так поздно, — быстро заговорила Наталья, нервно поправляя волосы. — Но мне срочно нужно уйти на пару часов, а ребёнка оставить не с кем. Ты не могла бы за ним присмотреть?

Лариса замялась. За всё время Наталья лишь вскользь упоминала сына, но Лариса его ни разу не видела. Отказать было бы неловко.

— Конечно, — ответила она с лёгким беспокойством. Лицо Натальи сразу просветлело. Обернувшись, она позвала: — Ваня, иди сюда!

Из-за угла коридора медленно появился мальчик лет пяти. Первое, что бросалось в глаза — его одежда: футболка надета наизнанку, шнурки развязаны, будто его одевали в спешке. Он остановился на пороге, не поднимая глаз. Его светло-русые волосы были немного спутаны, а в руках он сжимал потрёпанного плюшевого зайца.

— Ванечка, ты побудешь с тётей Ларисой, хорошо? Я скоро вернусь, — сказала Наталья и мягко подтолкнула его внутрь. Ребёнок послушно зашёл, всё так же не глядя вверх.

— Не больше двух часов, — крикнула Наталья, уже спеша к лифту и не дожидаясь ответа.

Лариса закрыла дверь и повернулась к своему маленькому гостю. В тишине прихожей она слышала его лёгкое дыхание.

— Проходи, Ваня, — мягко сказала она. — Хочешь чаю с печеньем?

Мальчик наконец поднял глаза — настороженные, на удивление взрослые для его возраста. Он внимательно посмотрел на Ларису и спокойно спросил:

— А ты правда добрая?

Этот вопрос застал её врасплох. В этой детской наивности было что-то тревожное, но Лариса отогнала это чувство.

— Надеюсь, что да, — улыбнулась она. — Пойдём на кухню?

На кухне Ваня забрался на стул, усадил на колени своего зайца и стал методично жевать печенье. На вопрос о детском саде он лишь пожал плечами. Беседа не ладилась.

— А хочешь порисовать? — предложила Лариса, доставая бумагу и карандаши. Ваня чуть оживился и взял синий карандаш.

Пока он рисовал, она наблюдала за ним украдкой. Что-то в его поведении её тревожило — он был слишком спокойным, слишком настороженным для пятилетнего ребёнка. Когда она попыталась заговорить о его маме, он сделал вид, что не слышит, и сосредоточенно продолжал рисовать.

— Смотри, — сказал Ваня, протягивая ей рисунок. На нём был дом, рядом — одинокая маленькая фигурка.

— Какой красивый дом! А это кто рядом?

— Это я, — просто ответил он. — Больше никого нет.

Ларису охватил холод. Прежде чем она успела задать ещё один вопрос, раздался звонок в дверь. Было почти десять — прошло три часа, а не два.

Наталья выглядела ещё более взволнованной. Она даже не извинилась за опоздание, коротко поблагодарила и взяла Ваню за руку. Но на пороге она вдруг остановилась и обернулась. На её лице было странное выражение.

— Если он что-то скажет… ты же понимаешь, это просто фантазии, да? — произнесла она почти угрожающе.

Лариса молча кивнула, по спине побежал холодок. Она ещё долго стояла в прихожей после их ухода, пытаясь понять, что именно её так тревожит. На кухне всё ещё лежал рисунок — одинокая фигурка у пустого дома. И одного лишь карандашного штриха было достаточно, чтобы Ларису пробрала дрожь.

На следующее утро было пасмурно. Лариса работала над макетом сайта, когда на экране телефона появился незнакомый номер. Это была Наталья — её голос стал неожиданно мягким.

— Прости за вчера, я была на взводе. Слушай, ты не могла бы сегодня ещё немного посидеть с Ваней? Максимум три часа. Я заплачу.

Лариса уже собиралась отказаться — внутренний голос подсказывал держаться подальше. Но ей вспомнилось лицо мальчика, его настороженный взгляд.

— Ладно, но не задерживайся.

После обеда Наталья снова привела Ваню. На этот раз он казался спокойнее, даже улыбнулся, увидев Ларису. Зайца он не выпускал из рук.

— Может, снова порисуем? — предложила она. Но он покачал головой.

— Давай просто поговорим, — сказал он неожиданно взрослым тоном. — Ты не такая, как другие.

— Другие? Кто, Ваня?

— Те, кто были раньше. Они все кричали, как она.

У Ларисы сжалось сердце.

— Кто был раньше?

Ваня пожал плечами и посмотрел в окно.

— Не помню. Раньше у меня было другое имя. Теперь я Ваня.

В его голосе звучало что-то странное. Лариса села рядом.

— А как тебя раньше звали?

— Не помню, — ответил он, сильнее прижав к себе зайца. — Она говорит, что я всегда был Ваней. Но это неправда. Я помню другую кухню. Там были жёлтые занавески и кошка. А здесь — не так.

Лариса почувствовала, как холод разливается в груди. Слова мальчика, его тон, спутанные воспоминания… Всё это звучало тревожно, как будто из глубин детской памяти — или чего-то ещё.

— Жёлтые занавески и кошка, да? — мягко спросила она.

Ваня кивнул.

— И запах… там пахло супом, а не чистящими средствами, как здесь.

Он не лгал. Это был не детский вымысел. Это походило скорее на смутное воспоминание… или на что-то глубоко вытесненное.

Лариса глубоко вдохнула.

— Ваня, а мама… она с тобой бывает злой?

Мальчик не ответил. Он опустил взгляд, рассеянно гладя ухо своего зайца, и прошептал:

— Она говорит, это для моего же блага.

Что-то в Ларисе надломилось. Этот тоскливый тон, слишком взрослые фразы, невидимый, но постоянный страх… Нужно было что-то делать.

Позже, когда Наталья снова пришла за сыном — опять с опозданием и всё такой же напряжённой, — Лариса уже знала, что делать. Она вернулась на кухню, долго смотрела на забытый рисунок, а потом взяла телефон.

На следующее утро она позвонила в органы опеки.

Она рассказала всё — без преувеличений, ничего не выдумывая: странное поведение ребёнка, его тревожные, хоть и путаные слова, рисунок, постоянную настороженность в глазах, частые и долгие отлучки Натальи и ту зловещую фразу: «Ты понимаешь, что это просто фантазии, да?»

Она ожидала вежливого выслушивания, может, что дело спустят на тормозах. Но в ответ её попросили рассказать всё подробно. Задали вопросы о поведении ребёнка, о его речи, о его воспоминаниях.

Была начата негласная проверка.

Через две недели Лариса увидела из окна неприметную машину, припарковавшуюся у дома. Два сотрудника поднялись наверх. Она всё поняла без слов. Через час они вышли с Ваней. Натальи с ними не было.

Лариса так и не узнала всей истории. Ей было известно только, что настоящая личность ребёнка остаётся под вопросом. Что Наталья, возможно, не была его биологической матерью. Что в других домах другие «жильцы» сообщали о других детях… а потом — тишина.

Но в тот день, проходя мимо её двери, Ваня поднял на неё глаза. Он улыбнулся. Настоящей, пусть и робкой, но свободной улыбкой.

Лариса мягко закрыла дверь. Будто тяжесть спала с плеч. Она пошла на кухню, взяла рисунок мальчика и убрала его в папку.

Она не хотела его забывать. Потому что иногда даже простой детский рисунок может рассказать правду, которую взрослые отказываются видеть.