Максим с отвращением скользнул взглядом по Ирине. За что ему такое наказание? Он никогда не подписывался быть сиделкой для полуживого призрака.

Максим с отвращением скользнул взглядом по Ирине. За что ему такое наказание? Он никогда не подписывался быть сиделкой для полуживого призрака.

Последние месяцы он делал всё, чтобы бывать дома как можно реже — его жена превратилась в тяжёлый, угнетающий балласт, неузнаваемую тень прежней себя.

За десять лет совместной жизни он привык считать Ирину надёжным тылом, тихой поддержкой, незаметной, но необходимой. Но однажды всё изменилось. Она словно по щелчку пальцев перешла на другую сторону: теперь это она требовала заботы, а не предоставляла её. Как будто решила сыграть в болезнь.

Максим был уверен: причина проста — лень. На работе она занята до вечера, потом — рубашка, ужин, пара часов за компьютером. На что жаловаться? Он всегда считал, что взрослый человек должен уметь жить по средствам — и физическим, и финансовым.

Первый тревожный звоночек прозвучал год назад. Однажды она просто не приготовила ужин — сказала, что устала. Потом забыла погладить его рубашку. Потом перестала убирать. Максим молчал, терпел. Но терпению свойственно заканчиваться.

В тот день он грубо схватил её за руку и поволок к врачу:

— Сейчас сдашь анализы, докажем, что ты совершенно здорова, и прекратишь этот спектакль.

— Может, не стоит? А если это что-то серьёзное?.. — прошептала Ирина, сжав пальцы.

— Серьёзное? Да брось. Ты просто капризничаешь, — отрезал он, не оставив ей ни малейшего пространства для сомнений.

Это был единственный момент, о котором он впоследствии действительно пожалел. Врач с каменным лицом сообщил: опухоль мозга. Операция срочно необходима, без неё — счёт пойдёт на месяцы. Но случай сложный, новообразование опасно расположено, и бесплатная медицина разводила руками. Только платная клиника. Сумма — неподъёмная.

— Ваша жена всё ещё в состоянии бороться, — сказал врач. — Но времени мало. Чем раньше, тем больше шансов.

Ирина с надеждой посмотрела на мужа:

— Может, возьмём кредит? Это же не такая уж астрономическая сумма…

— Кредит? Очень мило. А если операция не поможет? Мне потом всю жизнь это выплачивать? Удобно — думать только о себе, — в голосе Максима звенела холодная злость.

— То есть… мне просто ждать смерти? — шепнула она.

— Почему ждать? Лечись альтернативно. Таблетки, процедуры, — пожал плечами он.

Он действительно водил её по клиникам. Все врачи подтверждали диагноз. Кроме одного, из глухой частной лавочки, где обещали чудесное выздоровление с помощью каких-то капсул. Это полностью устроило Максима.

Состояние Ирины ухудшалось. Его это бесило. Он готовил сам, сам гладил, сам убирал. А если она пыталась помочь, как сегодня, — всё летело из рук.

— Ляг, не мешай, — процедил он сквозь зубы.

— Я хочу быть полезной…

— Будешь полезной, если исчезнешь из моего поля зрения, — буркнул он и отвернулся.

Его раздражал её потухший взгляд, нелепая прическа, серый халат. Он не такую жену выбирал. К тому же у него давно была Людмила — яркая, ухоженная, лёгкая. Но пока его держала «бумажная привязанность» — Ирина. Начальник, человек принципов, не простит, если узнает, что Максим бросил больную жену.

В тот день, когда зазвонил телефон, Максим как раз доедал обед. Вибрация в кармане — словно отклик на его мысли.

— Да, Александр Иванович? — с готовностью отозвался он.

Через минуту уже вскакивал со стула.

— Конечно, приеду. Знаю, что рядом — наш старый дом. Дача. Быстро доберусь.

Тот дом стоял в стороне уже давно, заброшенный, но крепкий. Когда-то они с Ириной ездили туда. Сейчас он вызывал в нём только скуку.

— Максим, ты просто чудо! Я и не успел заскучать, а ты уже на месте. А здесь — настоящая красота! — восхищённо сказал начальник.

— Всегда к вашим услугам, — прогнулся Максим.

— А это точно ваша дача неподалёку?

— Да, километрах в двух.

— Повезло вам. Райское место.

— Мы там редко бываем. Даже думали продать, — внезапно соврал Максим.

И тут в голове у него щёлкнуло. Почему нет? Деньги — на поверхности. И уж точно не для Ирины.

— Может, съездим, взглянем? Вдруг заинтересует, — предложил Александр Иванович.

Максим ощутил прилив сладкой предвкушающей энергии. Уже знал, на что потратит деньги. Не на лекарства. Не на жену.

— Прекрасный дом, удобное расположение. Покупаю, — сказал начальник после осмотра. — Обсудим цену позже. А жена не будет против?

— Она городской человек, в глуши ей некомфортно, — уверенно заверил Максим.

После разговора.
После разговора Максим почти летел домой — окрылённый, воодушевлённый. Деньги будут. Скоро. Всё идёт как надо. Он мысленно перебирал, на что потратит сумму: новое авто, отпуск с Людмилой, а может, инвестиции. Главное — свобода.

Дома было тихо. Ирина лежала на диване, свернувшись калачиком. Глаза закрыты, дыхание неглубокое. Максим уже хотел пройти мимо, но она открыла глаза и тихо сказала:

— Ты был на даче?

Он вздрогнул. Не потому что был пойман — а от неожиданности.

— Да. Заехал с начальником. Машина сломалась у него недалеко.

Ирина кивнула, но не отводила взгляда.

— Я думала… может, мы поедем туда. Вместе. Пока ещё могу. Я бы хотела побыть там.

Максим помедлил. Было даже что-то жалкое в этой просьбе. Или раздражающее?

— Зачем тебе это? Там сыро, далеко от больницы. Тебе нужен покой.

— Я чувствую, что умираю, Максим. Хочу попрощаться с тем, что было нашим. Пока могу ходить… думать… дышать.

Он сжал челюсти.

— Перестань драматизировать. Тебе просто нужно лечиться. Отдохни.

Он развернулся и пошёл в спальню, где, по привычке, уже не ночевал — спал в гостевой. Закрыл за собой дверь. Но её голос донёсся даже сквозь толщу стены:

— Только не продавай его. Пожалуйста. Это всё, что у нас было настоящего…

Он притворился, что не услышал.

—

На следующий день он уже стоял в нотариальной конторе. Бумаги готовы, сделка практически завершена. Александр Иванович тепло пожал ему руку, по-приятельски хлопнул по плечу.

— Молодец. Грамотный выбор. Думаю, никто не пожалеет. А жена… женщины часто сопротивляются, но потом понимают, что это к лучшему.

Максим улыбнулся, но внутри вдруг кольнуло. Он вспомнил, как Ирина сажала тюльпаны вдоль дорожки. Как она, смеясь, закидывала ему шишки в спину. Как однажды они ночевали в спальных мешках прямо на веранде, укутавшись в одеяла.

«Чепуха», — отмахнулся он мысленно. Всё это в прошлом.

Но когда он вечером вошёл домой, его встретила тишина. Странная, тягучая. Ирина не лежала на диване. Не была ни в спальне, ни на кухне.

Он обошёл весь дом. Нашёл её в ванной — сидящей на полу, прислонённой к стене, с пустым взглядом.

— Ты где была? — раздражённо спросил он.

Она подняла на него глаза — спокойные, мертвенно-чистые.

— Я просто… хотела исчезнуть. Но, кажется, даже на это меня не хватает.

Максим вдруг почувствовал, как ему стало холодно. По-настоящему. Как будто мир сдвинулся, и он больше не контролирует происходящее.— Дача

Максим открыл калитку. Ржавчина заскрипела, как будто не хотела впускать его. Сумка с деньгами, полученными от продажи, осталась в машине. Он решил ещё раз пройтись по дому — чисто символически. Проститься, может быть.

Воздух был другой. Деревья казались выше, мрачнее. Птицы не пели — только тихий шелест травы, как будто шептался кто-то невидимый. Он вошёл в дом.

Пыль. Запах старины. Кухонный стол, покрытый клеёнкой, — как будто Ирина только вчера здесь пила чай. Вдруг его прошиб озноб. Он вспомнил, как она однажды здесь упала в обморок. Тогда он рассмеялся: «Устала от безделья?» А теперь…

На веранде стояло кресло-качалка. Покачивалось. Словно кто-то только что встал.

Максим подошёл ближе. И тут его сердце замерло: на подлокотнике — свежий след. Мелкий ворс ткани был примят — отчётливо, как от тонкой женской руки.

— Кто здесь? — громко сказал он, хрипло, неуверенно.

Тишина. Потом — едва уловимый звук, будто кто-то ступил по половицам наверху. Он бросился по лестнице, вбежал в спальню. Пусто. Но на подушке — чей-то шёлковый шарф. Её. Тот самый, голубой, с цветами. Он точно помнил: она оставила его дома, в городе.

Рука сжалась в кулак. Что происходит?

Он достал телефон. Хотел набрать Ирину — но остановился. Если она здесь… как? Зачем?

—

Вернувшись домой, он обнаружил, что Ирина исчезла.

Никаких следов. Медсестра, пришедшая днём, рассказала, что пациентка отказалась от помощи и ушла «по своим делам». Одежда — вся на месте. Телефон — лежит на тумбочке. Записка:

“Я должна побыть там. Не ищи меня. Всё уже не важно.”

У Максима перехватило дыхание. Он снова поехал на дачу. В этот раз с тревогой.

Дом был заперт. Внутри — по-прежнему пусто. Но на кухне он нашёл её чашку, и в ней — тёплый чай. Как будто она здесь… прямо сейчас.

Он вышел на улицу, глядя на лес.

— Ира? — крикнул он в пустоту. — Ты здесь?

Никакого ответа.

Но вдалеке, среди деревьев, словно мелькнул силуэт. Платье. Волосы. И исчез.

—

Что-то изменилось. В нём. В доме. В её болезни.

Он стоял на веранде, и впервые за многие месяцы почувствовал страх.

Не страх потери — страх, что он уже потерял.
— Возвращение

Максим провёл ночь на даче.

Он не мог уехать. Слишком много необъяснимого осталось в воздухе: тёплая чашка, шарф на подушке, след на кресле. Он снова и снова выходил на крыльцо, прислушивался. Лес дышал темнотой, как живое существо.

К утру он почти убедил себя, что всё придумал. Усталость, чувство вины, недосып — всё это могло сыграть злую шутку. Он налил себе кофе, включил радио. Глупо, но казалось, звук человеческого голоса вернёт его в реальность.

Но потом услышал шаги. Настоящие.

Тихие, неуверенные, как будто человек не был здесь давно.

Он вышел на улицу и застыл. На дорожке стояла Ирина.

Худощавая, с потемневшими кругами под глазами, в тёплом пальто, застёгнутом не на те пуговицы. В глазах — что-то незнакомое. Не злость, не страх. Покой. Опустошённый, чужой.

— Как ты… — начал он, но слова повисли в горле.

— Я пришла домой, — сказала она.

Максим медленно подошёл.

— Тебе нельзя было идти одной. Где ты была? Как добралась?

— Я знала дорогу. Я помню, как мы здесь были счастливы. До того, как ты начал меня бояться.

Эти слова ударили по нему, как пощёчина. Он отвёл взгляд.

— Я не боялся…

— Ты боялся, что останешься с кем-то слабым. Боялся, что больше не сможешь жить легко. Ты не знал, как любить, если нужно отдавать, а не брать.

Он хотел возразить. Но не смог.

— Я просто не был готов…

— Никто не готов, — тихо ответила она. — Но кто-то всё равно остаётся. А кто-то — уходит. Или толкает другого к краю.

Максим почувствовал, как дрожат его руки. Он сел на ступеньку крыльца, сжал голову.

— Прости… Я правда… не знаю, что делать теперь.

Ирина подошла ближе, села рядом. Некоторое время они молчали. Потом она сказала:

— Я не вернулась, чтобы тебя прощать. И не чтобы мстить.

Он повернулся к ней.

— А зачем?

Она улыбнулась слабо:

— Чтобы уйти по-настоящему.

Сердце Максима сжалось.

— Что ты имеешь в виду?

— Я уеду. В санаторий. Ко мне согласились взять — частная программа. Не благодаря тебе. А благодаря чужим людям. Я написала Людмиле. Она передала мой запрос твоему начальнику. Он оплатил.

Максим похолодел. Он не знал, что сказать. Людмила знала?

Ирина встала.

— Ты можешь продать дом. Можешь строить карьеру. Можешь жить, как хочешь.

— Ира…

Она посмотрела на него. Спокойно. Почти нежно.

— Только не говори, что любишь меня. Сейчас уже не надо.

Она ушла в дом. А он остался сидеть. На рассвете, один.

С этим садом, в котором всё когда-то начиналось.

И что теперь она — та, кого он бросил — возвращается не за помощью. А за ответом.

— Завтра ко мне придёт медсестра. Я заказала услуги ухода. За свои. У тебя будет меньше хлопот, — сказала Ирина и попыталась улыбнуться.

Он стоял молча. Всё вдруг стало каким-то зыбким. Как будто в этой умирающей женщине было больше силы, чем в нём — живом и свободном.

Он вышел, не сказав ни слова.

А ночью ему впервые за долгое время не спалось.

— Цена тишины

Максим остался жить в городе. Дом на даче он так и не продал. Съездил туда один раз — просто посмотреть, нет ли следов. Следов не было. Только чашка на полке и старый плед на кресле, пахнущий прошлым.

Людмила ушла от него. Сказала, что не может жить с человеком, способным на равнодушие. Сначала он злился, потом — чувствовал облегчение. А потом пришла пустота. Она не ушла.

Он пытался наладить быт: гладил рубашки, варил себе суп, даже начал разбираться в сортах чая. Ирина больше не писала. Он ничего не знал о ней — только то, что она уехала далеко и, по слухам, пошла на поправку.

Иногда он ловил себя на том, что ждал: вот сейчас она постучит в дверь. Или позвонит. Или просто оставит записку, как тогда. Но дверь молчала. Телефон тоже.

Время шло. Коллеги хвалили его за выдержку, начальник продвигал по службе. Он улыбался и кивал — и только дома, в одиночестве, слышал, как тишина звенит в ушах.

Он понял главное: любовь — это не о лёгкости. Не о комфорте. Не о том, кто кому сколько должен. Это о том, кто остался рядом, когда всё рушилось.

А он — ушёл.

Теперь он знал цену своего выбора. И цена эта — тишина.