“Весь медперсонал потешался над санитаркой со шрамом на лице. Но то, что произошло дальше…”

“Весь медперсонал потешался над санитаркой со шрамом на лице. Но то, что произошло дальше…”

Марина пришла в себя в странном, чужом помещении. Полумрак, стены, обтянутые багровым бархатом, в центре — массивная кровать с замысловатой резьбой на изголовье. Воздух был насыщен приторно-сладким запахом. Голова гудела от боли, во рту пересохло, хотелось пить. На ней было короткое коктейльное платье, колготки изорваны, ни сумочки, ни туфель поблизости. Марина попыталась вспомнить, как здесь оказалась.

Последние воспоминания: ссора с отцом — влиятельным бизнесменом Романовым. Он снова упрекал её в разгульной жизни, вечеринках и пропусках занятий в институте. Потом — побег через чёрный ход, обманутая охрана, встреча с Ленкой и поездка в модный клуб. Там к ним подсели двое эффектных парней, угостили коктейлями, пригласили на улицу «проветриться»… Дальше — провал, тьма.

Дверь скрипнула, и в комнату вошла полная женщина в вызывающем кружевном пеньюаре. На лице — ухмылка.
— Проснулась наконец, куколка? Похоже, наши ребята переборщили с дозой.
— Где я? Кто вы? — с трудом выговорила Марина.
— В борделе, детка. Тебя сюда продали. Привыкай — теперь это твой дом. Я Ирина. Для тебя и мама, и папа. Приводись в порядок, познакомься с девочками. Если будешь умницей и клиенты останутся довольны — жить будешь. Если вздумаешь бунтовать — обслуживать будешь всех бесплатно, без передышки. Поняла?

— Вы с ума сошли?! Вы хоть знаете, кто мой отец? Он самый уважаемый человек в Серпухове! Вам не жить — с землёй сравняют! — взорвалась Марина.

Ирина подошла молча и с хлёстким звуком врезала ей по щеке.
— Какой Серпухов? Ты в Москве, кукла. А наша крыша такая, что твоему папаше и не снилось. Твои документы у нас. Так что веди себя тихо — иначе сама пожалеешь. Не ты первая, не ты последняя. У тебя два часа — потом в общий зал. Без опозданий, поняла? — процедила она сквозь зубы и ушла.

Марину трясло. Паника накрыла её с головой, в голове крутились проклятия:
— Дура! Идиотка! Отец же предупреждал — не ходи одна по ночным клубам, тем более без охраны!
Теперь она не знала, что делать. Ни денег, ни паспорта, ни телефона. Мысль о том, что её будут, как товар, предлагать незнакомым мужчинам, вызывала животный ужас и отвращение. Она лишь делала вид раскованной и смелой, строила из себя дерзкую девчонку, зная, что имя её отца внушает страх. Но на деле у неё даже парня не было. А теперь — этот кошмар.

Другие девочки подливали масла в огонь, рассказывая, что её ждёт. Дрожащими ногами, в дорогом белье и на высоченных каблуках, Марина вышла в зал и встала в ряд вместе с остальными.

В кресле сидел отвратительный толстяк с одышкой. Он лениво указал пальцем на неё:
— Эту. Свеженькая, похоже.
Один из мужчин грубо взял её за руку и повёл в ту самую комнату, где она впервые пришла в себя. Силой толкнул на кровать.

Марина взмолилась, отчаянно:
— Пожалуйста, не надо! Я здесь не по своей воле! Меня похитили! Помогите!
Но мужчина лишь тяжело наваливался, бурча сквозь зубы:
— Все вы одно и то же лепечете. Давай, не ломайся. Будь умницей — порадуй дядю.

Не помня себя, она дотянулась до тяжёлой бронзовой статуэтки на тумбочке и изо всех сил ударила его по голове. Он захрипел — и обмяк.

— Боже, я его убила! Теперь ещё и тюрьма! — пронеслось в голове.

Марина судорожно обшарила его карманы, вытащила немного денег из бумажника и, босая, в пеньюаре, сиганула из окна — слава богу, был первый этаж.

Куда бежать в незнакомом городе? Конечно, на вокзал. Она спросила дорогу у прохожих, те ошарашенно таращились — не каждый день в полночь встретишь девушку в таком виде.

Она бежала, как будто за ней гналась сама смерть. Вокзал был в двух кварталах. Увидев его огни, Марина едва не закричала от счастья:
— Свобода! Я справилась! Осталось совсем немного! Там — люди, полиция, кто-нибудь поможет. Я попрошу телефон, позвоню отцу — он всё решит!

Но вдруг за спиной раздался насмешливый голос:
— Куда собралась, красавица?

Двое охранников из борделя догнали её, схватили за руки и поволокли обратно.

Марина царапалась, кусалась, изо всех сил пыталась вырваться из цепких рук. В ответ один из охранников озверел — и с такой силой ударил её кулаком по затылку, что девушка рухнула, мгновенно потеряв сознание. Но и этого ему показалось мало: схватив бесчувственное тело, он волоком оттащил её к обочине и, брезгливо скривившись, сбросил в канаву. Они даже не обернулись. Кто её будет искать? Без документов, без имени — никому не нужна.

На следующее утро молодой парень по имени Семён подметал привокзальную площадь. Вдруг до его слуха донеслись приглушённые стоны. Он насторожился, бросил метлу и спустился к канаве. То, что он увидел, поверг его в шок: в груде мусора и битого стекла лежала почти голая девушка с окровавленным лицом и страшной раной на щеке.

— Д-девушка… — заикаясь, пробормотал он, судорожно набирая номер скорой. Пальцы не слушались. — Я… я сейчас… вызову помощь… Потерпите!

Марина окончательно очнулась только в больнице. Голова и лицо были перебинтованы, тело ныло от боли. Врачи, полиция, психологи — все пытались что-то выяснить, но она не могла вспомнить ничего, кроме собственного имени. Диагноз был ясен: травма, стресс, амнезия. Возможно, память со временем вернётся.

Но даже это было не самым страшным. Когда сняли швы, и она впервые увидела своё отражение — раздался душераздирающий крик. Через щеку тянулся уродливый шрам. Волосы срезали — врачи зашивали глубокую рану на голове. Теперь она походила на чудовище. Девушка погрузилась в мрачное молчание, днями лежала, отвернувшись к стене, не желая ни с кем говорить.

Единственным, кто продолжал её навещать, был Семён. Он приходил через день, приносил конфеты или фрукты — всё, что мог себе позволить, — и просто сидел рядом, молча. Почему-то эта незнакомка с изломанной судьбой глубоко запала ему в душу. Он не мог бросить её. Не мог, потому что сам знал, каково это — быть никому не нужным.

Семёна с детства воспитывала мать, простая дворничиха. Они ютились в тесной комнатушке, выделенной ЖЭКом. Денег едва хватало на еду. С пятнадцати лет, когда мать слегла, он начал подметать улицы вместо неё. В школе его дразнили: “нищий”, “заика” — Сеня всегда держался особняком, больше общался с книгами, чем с людьми. Учился отлично, но понимал: без денег это мало что значит.

Однажды в больнице ему сказали:
— Мы больше не можем её здесь держать. Физически она здорова, а вот с памятью — дело тонкое. Никто не знает, когда она вернётся. Вы её заберёте? — строго спросил врач.

Парень и сам не ожидал от себя такого ответа:
— Да.

Он зашёл в палату и, запинаясь, начал объяснять всё Марине:
— Пойдёшь ко мне жить?.. Я маму уговорю…

Девушка тут же сорвалась:
— Зачем я тебе? Прекрасная пара — заика и уродина! Я жить не хочу! Лучше бы я осталась в той канаве! — и расплакалась навзрыд.

Семён вздохнул и, обиженный, собрался уходить.
«Я ведь от чистого сердца, а она…» — горько подумал он.

Марина вытерла слёзы и крикнула:
— Сень, подожди! Прости меня… Я согласна! — она знала, что ей всё равно некуда идти.

Когда Семён привёл её в свою крохотную комнату, Марина была потрясена. Внутри было темно, душно и пыльно. На кровати лежала измождённая пожилая женщина.
— Извини, не успел убраться, — сказал Семён. — С утра работаю дворником, потом за мамой ухаживаю. Но не переживай — я тебе диван постелю, сам в коридоре на раскладушке лягу. Располагайся.

Мать Сени, Валентина, покачала головой:
— Ой, Сенька… И в кого ты у меня такой? Мы сами едва сводим концы с концами, а ты ещё одну бедолагу притащил. Как жить-то будем?

— Мам, ты ведь сама меня с детства учила — чужое горе мимо не проходи. Я что, должен был её в канаве оставить? Или в больнице? Она же ничего не помнит!

Марина тихо вмешалась:
— Я ненадолго. Пока память не вернётся. На шее сидеть не собираюсь, всё понимаю. Завтра же пойду работу искать. Если, конечно, кто-то возьмёт такую, как я.

С большим трудом она устроилась санитаркой в ту самую больницу. Взяли, скорее, из жалости.
Работа была изнурительной, люди — неприветливы. Кто-то смотрел с насмешкой, кто-то — с брезгливостью. Хотелось кричать и плакать. Единственным, кто понимал её, кто поддерживал, был Семён. С ним она чувствовала себя живой. Он почти перестал заикаться при ней.

Марина навела в комнате порядок, отмыла окна, выстирала выцветшие занавески — всё засияло чистотой. Научилась готовить, Валентина подсказывала. Старушка, давно прикованная к постели, жалела Марину — не ругала, не упрекала. Чувствовала: девушка пережила страшное. И даже радовалась, что сын, наконец, обрёл кого-то родного. Пусть со шрамом, но ведь человек хороший. А внешность — не главное.

Прошёл год.
Соседи криво усмехались и перешёптывались:
— Ну вы только посмотрите. Сам заика, мать — инвалид, да ещё и эту квазимодо приволок! Не семья — а сцена из фильма ужасов!
Семён намеренно, не обращая внимания на насмешливые взгляды прохожих, гордо прогуливался по улице под руку с Мариной или легко целовал её в щёку. Он словно не замечал её увечья, а саму Марину не мог насмотреться: ведь она была первым человеком, перед которым он открыл своё сердце, кому доверил душу.

Однажды во время дежурства Марина принимала тяжёлого пациента — пожилого мужчину с инфарктом. Его состояние было критическим. Но стоило ей взглянуть на него, как в ней что-то перевернулось. В груди становилось тепло, на глаза наворачивались слёзы, а в памяти всплывали смутные, обрывочные воспоминания из детства: ласковое море, огромное мороженое в руках, мужчина рядом кормит чаек, и она смеётся — ей так радостно и хорошо. Или — строгий голос: «Как тебе не стыдно? Ты же умница, красавица, а ведёшь себя как последняя уличная девчонка!»

«Что со мной происходит?» — думала она. Эти фрагменты пугали и радовали одновременно. Она рассказала о своих ощущениях Сене, и тот предположил: — Мне кажется, ты знала этого человека раньше… может, в другой жизни. Просто пока не помнишь. Но ничего, очнётся — может, он тебя сам узнает.

Марина с особым вниманием и заботой ухаживала за этим статным, явно состоятельным мужчиной. В журнале регистрации она прочитала его фамилию — Романов. Эта фамилия показалась ей знакомой. Рядом с реанимацией постоянно дежурили охранники — пациент, видимо, был не простой.

Любопытство терзало её. И вот, наконец, мужчину перевели в общую палату — состояние стабилизировалось. Когда она зашла убраться и привычным движением головы откинула чёлку, мужчина посмотрел на неё пристально, а затем спросил: — Девушка, как вас зовут? — Марина, — ответила она. — Марина? Подойди… поближе, пожалуйста… Боже мой! Не может быть! Откуда у тебя это… это шрам? Сложно узнать, конечно… Но глаза — это её глаза… А волосы — точь-в-точь как у мамы… — бормотал он, словно в забытьи.

— У меня амнезия, — тихо сказала Марина. — Я ничего о себе не помню. Но когда смотрю на вас… у меня внутри всё переворачивается. Кажется, вы мне кто-то очень родной. Мы знакомы?

— У тебя есть родимое пятнышко на ноге? Выше колена, в форме капельки? — почти закричал он.

— Да… Есть. Кто вы? — Марина говорила с тревогой.

Мужчина разрыдался и крепко обнял её: — Доченька… Мариша… Муся, Маруся — я ведь так тебя в детстве звал! Я твой отец! Господи, спасибо! Я уже терять начал надежду… Столько месяцев в поисках, подключил все связи, и всё напрасно. А тут вдруг — зацепка, вышли на похитителей. Я приехал их наказать… но сердце не выдержало… Но ничего, окрепну — и они ответят! Я посажу всех до единого!

Марина опустилась на табурет и зажмурила глаза. Воспоминания обрушились на неё волной — одно сменяло другое: беззаботное счастливое детство, родители, покойная мама, ночной клуб, бордель… Всё всплыло в памяти.

Она прижалась к отцу и прошептала сквозь слёзы:
— Папочка, я всё вспомнила… Прости меня, глупую, упрямую. Ты ведь сто раз предупреждал быть осторожной, а я… Теперь уродина на всю жизнь, и ничего не вернуть. Но я так счастлива, что ты рядом!

— Тсс, родная моя. Всё можно исправить. Я отправлю тебя в Германию, в лучшую клинику — там чудеса творят! Только дай мне немного прийти в себя. А ты теперь от меня ни на шаг. Я всё устрою, тебя домой отвезут. Представляешь, как обрадуется Таисия, наша экономка? Она тебя с детства нянчила, всё глаза выплакала, когда ты пропала! — радовался отец. — А твоя Лялька? Она ведь с тех пор ни ела, ни пила толком, к рукам не шла ни к кому. Вот уж будет счастья!

— Папочка, подожди… Я не могу вот так просто уйти от людей, что меня спасли. Приютили, даже когда у самих порой и хлеба не было. Ни слова упрёка. Мы с Сеней любим друг друга. Он, хоть и заикается, — человек прекрасный. А его мама, Валя, тяжело больна, им помощь нужна. Если бы тогда он не вызвал скорую, я бы не выжила! — торопливо говорила Марина.

— Не переживай, доченька. Я всё устрою. Сам в ноги поклонюсь тем, кто тебе помог. Ни в чём не откажу! — заверил её отец.

Марину отправили в Германию. Там ей провели три операции, и через полгода она снова была прежней — красивой, жизнерадостной, полной сил. Волосы отросли и вновь стали пышной, ухоженной гривой. Она взялась за ум, восстановилась в институте, прилежно училась. О прежних развлечениях и думать не хотелось — теперь ей это было чуждо.

Семён прошёл курс лечения от заикания. Современная методика помогла — оказалось, дело было в нервах, в старых обидах и неуверенности. Его мать, Валентину, определили в отличный частный пансионат для реабилитации. Больше они не ютятся в тесной каморке — теперь у них уютная квартира неподалёку от дома Марины. Семён окончил курсы программистов и устроился в фирму — смышлёный парень, с детства видно.

Когда счастливая, красивая пара в модной одежде появилась в бывшем доме Сени, чтобы завершить дела с документами, соседи ахнули:
— Вот тебе и квазимодо! Глянь, какая красотка! И Сеня — не узнать, орёл, не заикается! А Валю-то, слыхали? Лечат в частной клинике, как королеву носят! Вот везёт же людям! — переговаривались бабки на лавочке.

На прощание Марина зашла в больницу. Принесла огромный торт, шампанское, угощения. Накрыли стол, позвали заведующую и весь персонал — праздник был от души.

Кто-то поздравлял от всей души, искренне радуясь за них, желая счастья и тепла. А другие, услышав эту новость, отворачивались — слишком явно она касалась именно их.

Марина давно хотела поблагодарить Семёна за всё, что он для неё сделал. И вот решила устроить нечто особенное, показать ему место, о котором знала только она.

— Сень… когда я была на грани, ты не отвернулся, не прошёл мимо. Ты сражался за меня, защищал, делил со мной последний кусок хлеба и глоток супа. Ты был рядом, когда мне это было нужнее всего. Я безмерно благодарна тебе. И теперь хочу тебя по-настоящему удивить. Покажу тебе нечто потрясающее. Встречаемся в девять вечера, — сказала она и подмигнула заговорщицки.

В назначенный час Марина привела его на крышу самого высокого небоскрёба в Москве. Оттуда открывался захватывающий дух вид — вся столица, залитая миллиардами огней, казалась живым, сверкающим океаном. Сеня был ошеломлён. Такой красоты он никогда не видел. Он даже боялся дышать — чтобы не спугнуть это чудо.

Оказалось, Марина всё заранее подготовила — с помощью отца. На крыше их ждали два стула, накрытый стол с вином и фруктами. В ту ночь они сидели вдвоём, любовались городом, целовались, мечтали о будущем, о доме, о детях. Тогда и решили — пора расписаться. Они больше не представляли жизни друг без друга.

После всех испытаний Марина сильно изменилась. В ней появилось больше серьёзности, ответственности. Она научилась дорожить каждым мгновением, каждой секундой, ведь поняла — всё может измениться в одночасье.

Те, кто причинил ей боль, получили по заслугам. Девушек из борделя освободили. Валентина, благодаря эффективному лечению, начала поправляться, уже понемногу ходила. Все четверо теперь часто выезжали на природу. Отец с зятем готовили ароматный плов на костре, а Марина с Валентиной вели долгие разговоры о своём, о женском.

Маринин отец был доволен выбором дочери. Он уважал Семёна за его серьёзность и надёжность. Знал — с ним Марина будет, как за каменной стеной. А это, по его мнению, и было главным в семье: чтобы женщину берегли и защищали. Ведь слова любви — это лишь звук, а по-настоящему важны поступки.

Осталось лишь одно — дождаться внуков. А это, думается, не за горами.