Вдова увидела точную копию покойного мужа — и потеряла сознание. Правда оказалась сильнее любой выдумки.
Глубокой ночью внезапно зазвонил телефон. Анна вздрогнула и, сдерживая нарастающую тревогу, схватила трубку. Она всегда панически боялась ночных звонков с незнакомых номеров. За всю жизнь это случалось всего дважды: когда умерла её мать, и когда муж погиб в автокатастрофе.
— Анна Сергеевна? — раздался незнакомый голос.
Её разум кричал: «Скажи, что это ошибка, брось трубку и ложись спать». Но губы, против воли, произнесли:
— Да, слушаю.
Холодок пробежал по спине, ладони вспотели.
— Анна Сергеевна, извините за беспокойство, я не знаю ваше отчество. Мария Петровна Соколова была доставлена в нашу больницу. Она попросила вас известить.
Уши заполнил гул. Мария Петровна — свекровь Анны — была единственным близким человеком, кто у неё остался после всех потерь.
— Что с ней? Где она? Я сейчас приеду, — поспешно сказала Анна.
— Пожалуйста, успокойтесь. Она в кардиологии. У неё случился сердечный приступ. Сейчас она в реанимации, вы не сможете её увидеть. Состояние тяжёлое, но стабильное. Приезжайте утром или позвоните через несколько часов. Всё будет хорошо, не волнуйтесь так сильно.
Связь прервалась, но Анна не могла прийти в себя. Как такое возможно? Мария Петровна всегда казалась ей каменной стеной. Именно она поддерживала Анну после смерти Павла, хотя по логике всё должно было быть наоборот. И теперь… сердце? Она никогда не жаловалась на здоровье. Что могло вызвать такой шок?
Анна вытерла слёзы и решительно встала с кровати. Спать она уже не могла — это было ясно. Наверняка в больнице есть дежурный врач, который скажет больше. И, возможно, свекрови что-то потребуется — вода, вещи.
Она поспешно собирала сумку, вспоминая дачу Марии Петровны, где та проводила почти весь год. Анна любила навещать её там. Участок был ухожен: аккуратные клумбы, красиво оформленные цветники. Можно было сорвать что-то прямо с куста — настоящее удовольствие.
На приёмном покое медсестра взглянула на неё раздражённо:
— Я была уверена, что вы всё равно приедете. Я же вам сказала: пациентка в реанимации, вы не можете её увидеть.
— А врач? Можно поговорить с врачом? — настаивала Анна.
— Врачи консультируют днём.
Анна села на стул у стены:
— Я не уйду, пока не поговорю с врачом. И, возможно, ей что-то нужно.
Медсестра покачала головой:
— Пока что ей ничего не нужно. Разве что… Когда её привезли, она в бреду всё повторяла, что не полила помидоры, что они погибнут. — Помолчав, добавила: — Подождите. Я спрошу врача, сможет ли он с вами поговорить.
Врач пришёл, но много нового не сказал. Медсестра всё уже передала. Пока что ничего приносить не нужно — ни сегодня, ни завтра. Через несколько дней можно будет позвонить, и им скажут, что нужно.
Анна смотрела на него сквозь слёзы:
— Доктор…
— Не переживайте так, — мягко сказал он. — Она крепкая женщина. Думаю, справится. Возможно, что-то сильно её потрясло. Вот так, внезапно. И сердце не выдержало.
Выходя из больницы, Анна вспоминала слова медсестры. Свекровь беспокоилась о грядках. Значит, нужно поехать на дачу и привести всё в порядок. Она возьмёт отпуск на несколько дней.
«Надо было подумать об этом раньше», — укоряла себя Анна, возвращаясь домой. — «Разве это так трудно — помочь пожилому человеку?»
Тем более она ей не чужая. У них всегда были тёплые отношения. Мария Петровна искренне любила сына и сразу приняла Анну, а Анна…
Павел был очень близок с матерью. Они были как друзья — шутили, смеялись вместе. Когда у Марии Петровны была пневмония, Павел всё бросил и дежурил у её койки, пока врачи не сказали, что опасность миновала. А она волновалась каждый раз, когда сын не отвечал на звонки. Хотя, надо признать, несмотря на всю свою любовь, она никогда не была навязчивой.
Когда Анна закончила собираться, уже светало. Она вздохнула с облегчением и взяла телефон — нужно было позвонить начальству, потом выезжать. Деревня с дачами была всего в получасе езды. У неё была машина — Павел купил её незадолго до аварии. Но с тех пор Анна так и не села за руль.
Дача встретила её тихим, печальным молчанием. Анна улыбнулась дому, как живому: «Не грусти, всё будет хорошо». Как всегда, у Марии Петровны всё было в идеальном порядке. Анна обошла двор — сорняков не было, цветы радовали глаз. Она собиралась полить горшечные растения — их нужно было увлажнять дважды в день, а остальное сделает ближе к вечеру, когда спадёт жара. Этому её и учила свекровь.
— Аня, это ты?
Анна обернулась. К ней быстрым шагом приближалась соседка.
— Да, здравствуйте.
— Здравствуй, Аня. Что случилось с Машей? В тот день я уехала в город за покупками. Когда вернулась, её уже увезли.
— У неё случился сердечный приступ. Сейчас в реанимации. Но врач сказал, что всё будет хорошо. Говорит, был сильный эмоциональный шок.
— Какой шок? Здесь же всегда спокойно.
— А кто вызвал скорую? — спросила Анна.
— Не знаю. Я думала, ты в курсе.
— Сейчас все как-то на нервах, — добавила соседка. — Пенсии недавно пришли.
Анна вздохнула. Похоже, она так и не узнает, что произошло на самом деле. Она устроилась на даче — планировала остаться на неделю — и вышла полить цветы. Когда Мария Петровна поправится, ей будет приятно увидеть, что всё в порядке.
Когда-то этот дом был совсем другим. Здесь свекровь родилась и жила с родителями. Потом семья переехала в город, и дом долго пустовал. Когда Павел подрос, они сделали капитальный ремонт. Теперь это был небольшой, но уютный и современный дом.
Анна взяла ведро, вспоминая, что вода должна быть тёплой. После полива она решила пополнить запасы и пошла к колодцу. Она только наклонилась за ведром, как вдруг услышала шаги за спиной. Медленные. Тяжёлые. Гравий скрипнул под ногами. Анна резко выпрямилась, сердце застучало. Она не слышала машины, не открывался ни один из ворот. Но кто-то приближался.
— Кто здесь? — крикнула она, пытаясь скрыть страх в голосе.
Ответом была тишина. Густая, гнетущая. Затем — низкий, спокойный, будто приглушённый голос:
— Аня… это я.
Она замерла. Этот голос. Этот тембр. Лёд прокатился по груди. Она обернулась медленно, как во сне.
И в нескольких шагах от неё стоял мужчина. Высокий, худощавый, с чуть сутулыми плечами. И с глазами, которые она знала лучше собственных. Глазами Павла.
Ведро с глухим стуком упало в траву. Анна успела только прошептать:
— Нет… этого не может быть…
И тьма окутала её.
Когда она очнулась, лежала на диване в гостиной, укрытая пледом. Холодная ладонь покоилась на её лбу.
— У тебя был обморок. Полежи, отдохни.
Она смотрела на него, потрясённая. Он был перед ней. Живой. Или… по крайней мере, казался живым. Она резко села, откинув плед.
— КТО ВЫ? — закричала она. — КТО ВАС ПРИСЛАЛ?
Он не ответил сразу. Стоял, не двигаясь, с застывшим, будто мучительным выражением лица.
— Меня зовут Алексей, — наконец произнёс он. — Я… я брат-близнец Павла.
Повисла тяжёлая тишина. Было слышно только, как тикают старые настенные часы. Анна смотрела на него, не в силах собрать мысли.
— Это какая-то злая шутка, — выдохнула она.
— Я не шучу, — ответил он тише. — Я родился на три минуты позже. Нас разлучили при рождении. Государственное решение. Моя мать… Мария Петровна… она не знала. Или… не знала до недавнего времени.
— Она… не знала?
Он кивнул, глаза блестели.
— Меня воспитывали в другом месте. В детдоме, потом в приёмной семье. Я всегда знал, что у меня есть брат. Но мне запрещали его искать. Пока однажды… я не наткнулся на старую фотографию. Свою. В забытом медицинском деле. Там было имя. Оно и привело меня к Павлу.
— Почему ты не пришёл раньше?
— Когда я решился… было уже поздно. Он был мёртв.
Он опустил голову, сжал кулаки.
— Тогда я приехал сюда. Хотел понять, кто он был. Познакомиться с теми, кого он любил. Я не хотел тебя пугать, Аня… Я просто хотел… существовать.
Она молчала. По щекам текли слёзы. Это было его лицо… и не его.
— Это ты нашёл Марию Петровну? — наконец спросила она дрожащим голосом.
Он кивнул.
— Она была в саду. Повернулась ко мне, посмотрела… и упала. Я не знал, что делать. Вызвал скорую. Потом ушёл.
— Ты её убил, — прошептала Анна. — Разбил ей сердце.
— Нет. Всё наоборот. Она меня узнала. Прошептала: «Сын мой… мой другой сын…» — и потеряла сознание.
Анна сжала кулаки, сердце разрывалось.
— И что теперь? Хочешь занять его место? Стать Павлом?
Он покачал головой.
— Никогда. Я пришёл за правдой, а не за ролью. Я пришёл, чтобы сказать — я есть. Чтобы знали, кто я… и кем был он.
Он подошёл к двери, но остановился на пороге.
— Если ты хочешь, чтобы я ушёл — я уйду. Но знай: я не хотел причинить тебе боль.
Он вышел, оставив дверь открытой. Анна осталась одна, скрестив руки на груди. Всё рушилось. Или начиналось заново.
Она не знала. Но одно было ясно: правда иногда сильнее любой выдумки.
…Сквозь занавески пробивался утренний свет, окрашивая стены маленького дома в золотистый оттенок. Анна, всё ещё потрясённая, медленно поднялась, будто каждое движение могло нарушить хрупкий баланс реальности.
Она подошла к окну. Сад был спокоен, залит мягким светом. Ни следа Алексея. Будто его никогда и не было.
Но на столе в гостиной лежал конверт. На нём её имя — знакомым, наклонным почерком. Почерком Павла. Или… Алексея? Руки Анны дрожали, когда она вскрыла конверт.
Аня,
Прости за шок. Я хотел иначе, но не видел другого выхода. Я не хотел оставаться тенью. Не после того, как увидел её лицо. Не после того, как увидел тебя.
Я прожил жизнь в тени человека, которого не знал. Мне не позволили. А теперь, даже если для него уже поздно, я хочу быть частью этого мира. Твоего мира. Не чтобы заменить. А чтобы почтить.
Я останусь поблизости несколько дней. Если ты захочешь поговорить, я буду на старом заброшенном вокзале. Это моё место, когда мне нужен покой.
Я ничего не прошу. Но я здесь.
— Алексей
Анна долго сидела неподвижно, с письмом на коленях. Всё внутри кричало: гнев, боль и… едва слышная надежда.
Она подумала о Марии Петровне, одинокой в палате, может, уже далеко в мыслях, между двумя сыновьями, между прошлым, которое она считала закрытым, и настоящим, которое ворвалось без предупреждения.
Анна закрыла глаза. Она всегда верила, что жизнь закончилась со смертью Павла. Но что-то подсказывало — он всё ещё рядом. Не в Алексее, а в возможности. В праве начать заново. В понимании.
Она должна узнать. Должна понять.
Через час она шла по дороге к вокзалу. Ветер трепал волосы. Она не знала, что скажет. Может, ничего. А может — всё.
Но одно она знала точно: когда правда стучит в дверь, даже в облике призрака… её нужно впустить.
Старый вокзал возник в конце пути — одинокий, изъеденный временем. Разбитые окна, стены, покрытые плющом и молчанием. Но Анна почувствовала, как участилось сердцебиение. Он там. Она знала.
Солнечный луч мелькнул между двумя колоннами, выхватывая силуэт на старой скамейке. Алексей. Он встал, заметив её, нерешительно — будто боялся, что она передумает и уйдёт.
— Спасибо, что пришла, — тихо сказал он.
Она не ответила сразу. Долго смотрела на него. Лицо Павла… но другое. Мягче. Уязвимее.
— Ты не имеешь права носить его лицо, — наконец прошептала она. — Это жестоко.
Он опустил глаза.
— Я…
