Боженька, помоги… — прошептал мальчик, когда тишину прорезал слабый, но пронзительный стон. Он резко сел, сердце сжалось от тревоги.

— Боженька, помоги… — прошептал мальчик, когда тишину прорезал слабый, но пронзительный стон. Он резко сел, сердце сжалось от тревоги. Не колеблясь ни секунды, Матвей осторожно подошёл к кровати.

— Мамочка, тебе плохо?

— Матвей… — голос матери был еле слышен. — Принеси воды…

— Сейчас, мам, — мальчик молниеносно метнулся на кухню, будто каждая секунда могла что-то изменить.

Спустя минуту он уже держал перед ней кружку.

— Попей, пожалуйста.

В ту же секунду послышался несмелый стук в дверь.

— Сынок, открой. Наверное, это тётя Нина, — выдохнула Мария.

И действительно — на пороге стояла соседка с большой кружкой чего-то горячего.

— Как ты, Машенька? — мягко спросила она, приложив ладонь ко лбу женщины. — Горишь. Вот, горячее молоко с маслом — выпей, полегчает.

— Я уже приняла лекарство… — тихо отозвалась Мария, скрывая, как тяжело ей.

— Тебе нужно в больницу. Там и уход лучше, и питание. А у тебя дома — пусто, — настаивала соседка.

— У меня не осталось денег… Всё ушло на таблетки… А легче не становится, — Мария с трудом сдерживала слёзы.

— Тогда и подавно нужно лечь в стационар, — сказала тётя Нина твёрдо, но с теплотой. — Подумай о сыне. Ты ведь ещё молодая, а сил совсем нет. А если с тобой что-то случится?

— А кто будет с Матвеем? — в голосе Марины звучала беспомощность.

— Бог даст, справимся. Главное — ты нужна ему живая и здорова. Всё наладится, слышишь?

— Что же мне делать?.. — глаза Марины блестели от отчаяния.

— Я вызову врача, — твёрдо сказала соседка и взялась за телефон.

Закончив разговор, она повернулась к мальчику:

— Как приедут, пусть потом зайдёт ко мне, хорошо?

Матвей пошёл за ней к двери.

— Тётя Нина… мама не умрёт? — его голос дрожал.

— Не знаю, родной. Но молиться надо. Только вот твоя мама в Бога не верит…

— А дедушка Бог всё равно поможет? — спросил он с наивной надеждой.

— Конечно, поможет. Сходи в церковь, поставь свечку. Он услышит.

Матвей вернулся в комнату, задумчивый и непривычно серьёзный.

— Ты, наверно, голодный… — с трудом улыбнулась Мария. — Принеси два стакана.

Она налила молока. Он выпил — и тут же почувствовал, как желудок сжался сильнее.

Мария это заметила. Поднявшись, она взяла из кошелька несколько монет.

— Вот, купи два пирожка. Поешь, а я что-нибудь приготовлю.

Проводив сына, Мария, держась за стены, дошла до кухни. В холодильнике — лишь консервы и немного маргарина. На подоконнике — пара картофелин и луковица.

— Надо бы сварить суп… — пробормотала она, опускаясь на табуретку.

Голова закружилась, всё поплыло перед глазами.

«Сил нет. Денег нет. Работать не могу. Матвею в школу через месяц — как собрать? Родных нет. Я одна. Если лягу в больницу… кто его будет кормить?..»

Сжав зубы, Мария медленно начала чистить картошку. Хоть и едва держалась на ногах — останавливаться было нельзя. Ради сына — нельзя.

Тем временем Матвей шагал по улице, забыв про голод. Мысли крутились только вокруг мамы.

«Вдруг ей станет хуже? Тётя Нина говорила — нужно сказать дедушке Богу…»

Он решительно свернул к храму.

И именно туда, по другую сторону улицы, направлялся Никита…
Никита шёл, сунув руки в карманы, не спеша, будто сам не знал, зачем идёт туда — к храму, куда не ступал с детства. В голове шумело: то ли от бессонной ночи, то ли от недавнего разговора с начальником, где впервые за годы ему ясно дали понять — больше держать не будут.

«И что теперь?» — думал он. Работы нет, мать лежит после инсульта, накоплений — почти ничего. Жена ушла три года назад, сын растёт сам по себе… Всё как в тумане.

У ворот церкви он замер: прямо перед ним стоял мальчишка лет восьми-девяти. Щуплый, в старенькой куртке, с серьёзным лицом взрослого.

— Потерялся? — спросил Никита.

Мальчик мотнул головой.

— А что тогда здесь?

— Я… к дедушке Богу, — выдохнул мальчик. — У мамы температура. Она слабая. Говорит, денег нет, таблетки не помогают. А тётя Нина сказала — Бог услышит. Я свечку поставлю.

Никита не сразу нашёл, что сказать. В горле стоял ком. Он смотрел на мальчика, будто что-то знакомое пронзило сердце. В этом взгляде — и страх, и мужество, и какая-то особенная тишина, какая бывает только у тех, кто слишком рано стал взрослым.

— Как зовут тебя?

— Матвей. А вас?

— Никита… — он вдруг почувствовал, как ноги сами ведут его за мальчиком.

Они вместе вошли в храм. Матвей подошёл к иконе, приложился и, закрыв глаза, тихо зашептал. Никита стоял сзади, растерянный, как будто его самого впустили туда, куда он давно не решался заглянуть — ни ногами, ни сердцем.

После молитвы Матвей повернулся.

— Спасибо, что постояли со мной. Я теперь пойду… Маме пирожки надо купить.

— Подожди. — Никита достал кошелёк. — Вот тебе. Купи побольше. И покажи, где ты живёшь. Я провожу.

Матвей замер, недоверчиво глядя на протянутую купюру.

— Это… точно можно?

— Можно. Я тоже раньше думал, что никто не поможет. А потом однажды кто-то просто помог. Иногда с этого всё и меняется.

Они шли молча. Во дворе старой пятиэтажки Матвей показал на окно с занавеской в цветочек.

— Мы там.

Никита поднялся вместе с ним. Открыла женщина, очень бледная, с красными глазами. Увидев незнакомца, попыталась встать ровнее, спрятать слабость, но Никита уже всё понял.

— Здравствуйте. Не пугайтесь. Мы с Матвеем познакомились у храма. Я просто… принёс кое-что.

Он поставил на стол два пакета — с фруктами, хлебом, крупой, лекарствами. Мария растерялась, обернулась к сыну. Тот только кивнул:

— Он хороший. Бог послал.

Тишина повисла густая и добрая. Никита кивнул Марии:

— Вам нужен врач. Я могу помочь устроить. И… если не возражаете — я бы приходил. Иногда. Проверять, как вы.

Она не знала, что сказать. Только кивнула — в первый раз за долгое время с надеждой.

—

Прошёл месяц.

Мария была уже в стационаре, где получила всё необходимое лечение. Никита нашёл для неё место через своего знакомого врача. Матвей остался у тёти Нины, но почти каждый день его навещал «дядя Никита» — с тетрадками, вкусным и улыбкой.

И впервые за долгое время в этом маленьком доме стало расти то, что, казалось, давно исчезло — вера. Не слепая, не церковная — а тихая, настоящая: что и в этом мире, полном боли и холода, иногда появляется свет. Пусть даже в образе уставшего человека, который вдруг увидел в чужом мальчике самого себя. И нашёл в этом спасение.